ПЕРУН — у западных славян: ПЕРКУНОС. Военный бог, повелитель грома и молний, ему подвластны грозы и дожди, град и снег. Перун почитался по всем славянским и балтским племенам. У киевского Перуна ноги были сделаны из железа, сам из дерева, голова серебряная, а усы золотые. В руке держал символ молнии — так называемый «чёртов палец» — белемнит. Перед истуканом горел неугасимый огонь из дубовых брёвен. Если у человека, проходящего мимо Перуна, не было ничего для принесения жертвы богу, то тогда жертвовали волосы с головы и бороды. Перуну посвящались дубовые рощи, где под страхом смерти запрещено было рубить деревья.

Рассказывают, что когда в Новгороде низвергли Перуна, волоча его по городу, истукан его издал вопль: «О горе мне! Вчера ещё меня почитали, а ныне посрамляют!» Когда же низвергли его в реку, то поплыл он против течения и, бросив от себя палку, воскликнул: «Граждане новгородские! Это оставляю вам в память мою!» С тех пор в его честь совершался следующий обряд — сходились биться стенка на стенку, снимая с побеждённых порты. При этом употребляли только палки. На древнем гербе Москвы изображался обнажённый Перун на коне, поражающий копьём дракона. Впоследствии его одели и стали называть «ЕЗДЕЦ», т. е. просто «всадник», ныне всё чаще звучит из уст малознающих — «Святой Георгий».

Когда видели тучу, несущую град, то выходили в поле с непокрытой головой, неся на плечах шмат солонины. При этом произносилось: «Перун-боженька, не бей моё поле, прошу тебя, отдам тебе за это этот кусок». Жертва оканчивалась лишь обещанием, ибо по окончании грозы хозяин сам и съедал жертву.

Изображался Перун в Польше, на Украине и в Новгороде двуликим — лицо мужское благородное, на затылке же у него была рысья морда. Позднее он выглядел несколько иначе — благообразный мужчина с большой бородой, а второй, огромный, лик — на животе. Литовский же Перун, как и Московский, второго лика не имел. Перуну посвящался топор или меч.

В книге Шлейзинга «Религия Московитов» приведён звероподобный Перун — по описанию очевидца. И это изображение подтверждает правдивость его рассказа — так ошибиться мог только очевидец, если он не имел возможности осмотреть статую со всех сторон, а видел лишь одну сторону — ту, которая имеет рысий лик.

 

В походе святилище в честь Перуна сооружалось следующим образом: внутри ограды из снопов ставился вынутый из ножен меч (рукоятью вниз), и ему, как богу, поклонялись. Каждого сотого пленника приносили в жертву, закалывая этим, преимущественно старым, мечом и поливая его кровью сего бога. В эпоху двоеверия появился СВЯТОЙ ПЕРУН (о нём смотри ЛАУНАВАТАР). Когда Перун гремит и мечет молнии, то для спасения от него надо обратиться за помощью к Святовиту. Для этого достаточно в воздухе начертить символ бога Святовита — равноконечный крест. И Перунов гром вас не убьёт. Про язычников христиане говорили: «Пока гром не грянет, не перекрестятся». А зачем креститься, если грома нет?

 

Очень выразительный портрет Громовержца дал Константин Бальмонт:

У Перуна мысли быстры,
Что захочет — так сейчас.
Сыплет искры, мечет искры
Из зрачков сверкнувших глаз.

 

С. М. Городецкий. Перун, 1907:

Лунный ворог побежденный
Еле светится внизу.
Бог Перун на мир смущенный
мечет светлую грозу.
 

 

Кто он всё-таки, Перун: бог воинов, властителей или земледельцев? Вот в чём вопрос. По распространённому в отечественной науке мнению, общеславянский культ Перуна восходит к культу бога грозы (грома) в индоевропейской мифологии и имеет много общих черт с культом Перкунаса балтов. Ещё ведические арии наделяли бога грозы военной функцией. Так, мужественного Индру, повелителя битв и мужей… убивающего врагов, завоевывающего награды, призывали для захвата добычи и поддержки в сражениях (РВ, IV, 12. 1–5, 13). Видимо, поэтому громовника принято считать покровителем военной дружины и её предводителя (у славян — князя), особенно на Руси (Иванов, Топоров, 1974).
Конечно, Индра, бог скотоводов-арьев, мчащихся на колесницах по азиатской равнине за две-три тысячи лет до н. э., вполне может иметь некоторые общие черты с Перуном, богом земледельцев-славян лесной и лесостепной полосы Русской равнины. Но ещё больше сходных черт у Перуна должно тогда быть с громовержцами народов, более близких славянам и во времени и в пространстве.

«Ц(а)рь же Леонь со Олександромъ миръ сотвориста со Олгом, имьшеся по дань, и роте заход(и)вше межы собою: целовавше кр(е)сть, а Олга водивше на роту и муж(и) ег(о) по рускому закону, кляшася оруж(и)емъ  своим, и Перуном, б(о)гомъ своим, и Волосомъ, скот(ь) емъ б(о)гомъ. И утвердиша миръ…»

(Радзивилловская летопись).

На основании упоминания рядом клятв оружием и именем Перуна обычно делают вывод о том, что Перун — славянский бог войны или что воинская функция для него главная. Хотя подобный пассаж давно уже стал общим местом в работах по истории Древней Руси и перекочевал в научно-популярные и просто расхожие описания язычества, оснований для подобного вывода недостаточно.
Из текста летописи явственно следует, что сопровождавшие Олега русы клянутся своим оружием, «своим богом» Перуном, а также неким Волосом, диким (скотьим) богом, который, стало быть, как бы «не их». Если допустить различие между богами по роду занятий (воины клянутся Перуном и оружием, а купцы или послы-дипломаты — Волосом-Велесом), то где в таком случае упоминание того, на чём клянутся эти самые «гражданские» купцы, в отличие от «военных»? На товарах? На грамоте? На злате? Ничего похожего! Следовательно, скорее всего, оружие — предмет, непосредственно к Перуну не относящийся. Вместо креста, который целуют греки, русы используют оружие. Только и всего!

Если мы обратимся к списку сравнительно поздней Новгородской 4-й летописи (1418–1428), то в нём вообще упоминания Перуна в договоре нет, что лишний раз подтверждает идею об отсутствии связи между оружием и Громовержцем в летописном тексте о клятвах:

«Цар же Леон и Александр мир сътвориста с Олгом, имшеся по дань, и роте захотевше межю собою, целовавше сами кресть, а Олга и мужи его водиша на роту по Роускомоу и законоу, кляшася ороужием своим и Власьем{54} скотьим богом; оутвердиша миръ…» (ПСРЛ, т. IV, ч. 1, с. 20).

Допустим (хотя это и нелепо), что новгородский летописец имел «застарелую» в поколениях нелюбовь к Перуну, чей культ насильственно утверждался на Севере дядей князя Владимира Добрыней, и потому удалил имя этого бога из списка договора. Но если заглянуть в Патриаршую (Никоновскую) летопись (первая треть 1500-х гг.), обнаружится то же самое. Имени Перуна нет, русы Олега клянутся оружием своим и скотьим богом Власием:

«Царь же Леонъ и Александръ миръ сотвориста съ Олгомъ, имышеся по дань, и роте заходиста межи собою, целовавши сами кресть, а Олга и мужи его водиша на роту по Русскому закону, кляшеся оружіем своимъ и Власіемь скотьим богомъ; и утвердиша миръ…» (ПСРЛ, т. XI, с. 19).

На знаменитой иллюстрации к Радзивилловскому списку (не самому, в отличие от Лаврентьевского, древнему) послы русов держат в руках мечи, коими, надо полагать, и клянутся. Но не меч — атрибут Громовержца, традиционно орудующего громовыми стрелами, палицей, метательным топором (нередко каменным) или секирою. У балтов, где Перкунас при верховном боге Диевасе действительно исполняет некоторые воинские функции, меч упомянут лишь единожды — в мифе, раскрывающем карательно- охранительную роль балтского Перкунаса (рассказ о «небесной свадьбе» Солнца и Месяца). По пути на неё бог грома подносит дубу золотой пояс. Свадьба происходит в медном саду на белой песчаной горе, где цветут золотые розы и серебристый мак. В присутствии самого верховного бога Диеваса Солнце и Месяц кидают друг другу золотое яблоко, а Перкунас радостно отплясывает. Однако уже на следующее утро Месяц покидает свою красавицу жену, увлёкшись молодой утренней зарёй Аушрой. Перкунас в гневе разбивает дуб, а Месяца разрубает мечом (объяснение убывания Луны). Это единственный случай, когда упоминается меч Громовержца.

Вот как выглядит основа этого литовско-латышского мифа по А. Фанталову.
С появлением Перкунаса у Велса появился могучий противник. Однако гнев бога грома проявился не сразу. Велс похищал у него скот и оружие (вспомним Гермеса, ворующего молот у Гефеста и коров у Аполлона. — Авт.). Перкунас был влюблен в Вайне (радугу) и собирался жениться на ней, но в день свадьбы (четверг. — Авт.) та бежала с Велсом. Громовержец проклял Вайве и низверг её с небес вниз, где она превратилась в богиню земли Жемину. Велса же Перкунас отныне всюду преследует, поражая молниями (по некоторым представлениям, молнии испускают небесные жернова). Спасаясь, тот прячется в камни и деревья или превращается в чёрную кошку, собаку, свинью, козла и человека. Перед решающим боем кузнец Телявель выковывает Громовержцу новое оружие. Кульминационный момент преследования — гроза, разражающаяся животворным дождём. Вечером Перкуна Тете («мать молний») окунает пропылённого и уставшего сына в море, после чего он является утром свежим, во всей своей сияющей силе.

У греков мечами владели бог войны Арес (ср. со скифским Ареем, чей огромный меч, вкопанный на кургане остриём к небу, обагрялся кровью), лучезарный Аполлон, хитроумный Гермес и тёмный Аид. У германцев меч — атрибут белого аса Хеймдалля и светлого Фрейра, а также тёмного Суртра и бога справедливой битвы и честного поединка Тюра. У западных славян обладателями грозных мечей были бог солнечного света Радегаст-Сварожич, бог войны Руевит и воитель Белобог-Свентовит.
Вооружённый дубиной (палицей, булавой) славянский Перун уже не мог быть «узкоспециализированным» покровителем воинских искусств (вытеснив более древних богов — Стрибога, Дыя, Сварога). Но он, несомненно, являлся богом небесной мужской силы, господствующей над землёй и проливающей на неё сверху живительный дождь.
В 945 г. князь Игорь призывает послов и идёт с ними на холм (где, возможно, и располагалась дубовая роща с идолом Перуна, а потом был установлен весь пантеон князя Владимира), «положили (они) оружие свое и щиты, и золото, и приведены были к присяге Игорь и мужи его, и сколько было язычников Руси; а христианскую Русь приводили к присяге в церкви святого Ильи…» (К. Багрянородный, 1989, с. 49). Современники вообще свидетельствуют об особом почитании дуба, как считается, посвященного именно Перуну, восточными славянами. Однако опять ни слова о том, что Перун — божество войны, а всего лишь указание, что к богу-судье не приходят с оружием и с золотом, т. е. ему нельзя угрожать и его нельзя подкупить! Освободившись от оружия (мечи были дороги, стало быть, по большей части от секир, способных поранить священную дубовую рощу) и золота, язычники были приведены к присяге-роте. В церковь, понятно, русам-христианам с оружием тоже входить не годится.
Истолковать летопись в том смысле, что язычники принесли к идолу обнажённые мечи, щиты и золото (оставив всё это в дар), никак не возможно, ибо крещёная русь явно находится в более выигрышном положении: она ни оружия, ни золота нигде (особенно в церкви) не оставляет. Следовательно, речь действительно идёт о том, что в дубовую рощу Перуна или к его идолу нельзя приходить с оружием и золотом.
Может быть, описание поставленного Владимиром идола Перуна позволит утверждать, что Перун — бог войны или воинского искусства? Ничего похожего нет ни в Радзивилловском и ни в каком ином списке русских летописей:

«И нача кн(я)жити Володимеръ в Кыеве единь, и постави кумиръ на холмъ внъ двора теремнаго: Перуна древяна, а глава ему серебряна, а усъ золоть, и Хорса, и Дажеб(о) га, и Стробога, и Семарьгла, и Мокошь. И жряху имъ, наричюще а богы, и привожаху сыны своа и дщери и жряху бесом, и оскверняху землю требами своими. И осквернися кровьми земля Руская и холмъ той…»

Исчерпывающие сведения об идоле Перуна содержатся в Густинской летописи:

«Во первых Перконос, си есть Перун, бяше у них старший бог, создан на подобие человече, ему же в руках бяше камень многоценный аки огнь, ему же яко Богу жертву приношаху и огнь неугасающий з дубового древия непрестанно паляху; аще ли бы случилося за нерадениемъ служащаго иерея когда сему огню угаснути, таковаго же иерея безъ всякого извета и милости убиваху».

«Въ первых постави началнейшаго кумира, именем перуна бога грому и молнию и облаков дождевых на пригорку высоком над буричевым потоком подобию члвечку. Ту лов его бе от древа хитростне изсечен главу имущь слияну от сребра уши златы нозе железны. Въ руках же держаше камен по подобию перуна палающа. Рубинами и каръбуклем украшен…» («О идолах Владимировых»).

«У новгородцев, когда они были язычниками, был идол по имени Перун — бог огня (русские „Перуном“ зовут огонь). На том месте, где стоял идол, построен монастырь, сохранивший ещё название от него: „Перунекий монастырь“.

 

Так называемые «палицы Перуна» — деревянные, с наконечниками из олова — долгое время хранились в Борисоглебской церкви  Новгородского кремля, пока в 1652 г. митрополит Никон не распорядился прилюдно сжечь языческие орудия, чтобы никто уже ими «не мог тешить дьявола».

В соседней с Русью Литве культ Перкунаса был в расцвете ещё в XIV в. Не исключено, что именно союзному Золотой Орде полуязыческому Великому княжеству Литовскому, чьи войска не поспели на Куликово поле в 1380 г., возможно, мы обязаны упоминанием Перуна (т. е. Перкунаса): «Мамай же царь… нача призывати боги своя: Перуна, Салманата, Мокоша, Раклия, Руса и великаго своего помощника Ахмета» («Поведание о Мамаевом побоище»).
«Хроника Литовска и Жмойтська» сообщает о языческом князе Гедимине, правившем в начале 1300-х гг.:

 

«Огонь вечный перу нови… Поставил ещё Кгедимин болвана перунова з каменя кременистого великого, с которого огонь попы огонь поганские кресали, в руках держачи и огонь ему вечный з дубины в день и в ночи палили на том местцу где теперь костел святаго Станислава в замку от Ягелля, внука Гедиминового, збудованый…»

Таким образом, кремень, ударами о который можно добыть искры, также является атрибутом Перуна. Но камень — не меч. Символика его абсолютно иная.

Рассматривая пантеоны западных и восточных славян, А. Гильфердинг отмечает: «Перун был бог вполне вещественный, подобно Зевсу и Юпитеру, он владел не благородным светом, а разрушительною молниею; замечательно, что вообще молния не почиталась у Балтийских Славян, как у прочих язычников, принадлежностью божества, или по крайней мере не составляла такой принадлежности, которая бы обратила на себя внимание современных писателей: писатели же эти, особливо же начитанный в Вергилии и других древних поэтах Саксон Грамматик, не пропустили бы в изображении богов Балтийско-Славянских черты столь видной и столь сходной с классическим образом Юпитера» (Гильфердинг, 1855, т. I; 1994, ч. I, с. 172–173).

Согласно Mater Verborum, у чехов, соседствующих с восточными славянами, « Perun: Перунъ — Jupiter, Perunova: Перунова — Jovis». Юпитер, несомненно, правящий (в какой-то период небесной истории) бог, могущественный, сильнейший из всех в плане той физической Силы, которой наделён и Зевс (способный пересилить олимпийцев, взявшихся за один конец цепи, ухватившись за другой её конец).
Юпитер (Diupiter = Div pater) — «бог-отец», однако этой функцией обделён славянский Перун, не в пример тому же небесному отцу Диву/Дыю или даже Сварогу, как мы уже показали в соответствующих разделах выше.
Но молодой громовержец и у германцев, и у балтов, и у славян оттесняет древнего «отца- небо» на второй план, перенимает большинство его функций. Донар{56} отодвигает Тиу, Перкунас — Диеваса (с которым в позднее время сливается в глазах почитателей), Перун — Дыя. Более древние божественные кузнецы, в отцы годящиеся Громовержцу, превращаются в его обслугу.